Неточные совпадения
В этот вечер тщательно,
со всей доступной ему объективностью, прощупав, пересмотрев все впечатления последних лет, Самгин почувствовал себя так совершенно одиноким человеком, таким чужим всем людям, что даже испытал тоскливую боль, крепко сжавшую в нем что-то очень чувствительное. Он приподнялся и долго сидел, безмысленно глядя на покрытые льдом стекла окна, слабо освещенные золотистым огнем фонаря. Он был в состоянии, близком к отчаянию. В памяти возникла фраза редактора «Нашего
края...
Ногою в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи
со стола на один его
край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
Год прошел
со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира: там взволновал
край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
Можно было пройти по всему дому насквозь и не встретить ни души; легко было обокрасть все кругом и свезти
со двора на подводах: никто не помешал бы, если б только водились воры в том
краю.
— Если хотите, расстанемтесь, вот теперь же… — уныло говорил он. — Я знаю, что будет
со мной: я попрошусь куда-нибудь в другое место, уеду в Петербург, на
край света, если мне скажут это — не Татьяна Марковна, не маменька моя — они, пожалуй, наскажут, но я их не послушаю, — а если скажете вы. Я сейчас же с этого места уйду и никогда не ворочусь сюда! Я знаю, что уж любить больше в жизни никогда не буду… ей-богу, не буду… Марфа Васильевна!
Сочинения Содерлендов, Барро, Смитов, Чезов и многих, многих других о Капе образуют целую литературу, исполненную бескорыстнейших и добросовестнейших разысканий, которые
со временем послужат основным камнем полной истории
края.
В 1652 году голландцы заложили там крепость, и таким образом возник Капштат. Они быстро распространились внутрь
края, произвольно занимая впусте лежащие земли и оттесняя жителей от берегов.
Со стороны диких сначала они не встречали сопротивления. Последние, за разные европейские изделия, но всего более за табак, водку, железные орудия и тому подобные предметы, охотно уступали им не только земли, но и то, что составляло их главный промысл и богатство, — скот.
Когда паром был полон, и нехлюдовская телега с отпряженными лошадьми, сжатая
со всех сторон возами, стояла у одного
края, перевозчики заложили запоры, не обращая внимания на просьбы не поместившихся, скинули чалки и пошли в ход.
Разложившись, он тотчас же поехал в баню, а оттуда, приведя себя в городской порядок — надев крахмаленную рубашку и
со слежавшимися складками панталоны, сюртук и пальто, — к начальнику
края.
Войдя теперь в сени полуэтапа, где стояла огромная вонючая кадка, так называемая «параха», первое, что увидал Нехлюдов, была женщина, сидевшая на
краю кадки. Напротив нее — мужчина
со сдвинутой на бок на бритой голове блинообразной шапкой. Они о чем-то разговаривали. Арестант, увидав Нехлюдова, подмигнул глазом и проговорил...
Но, может быть, это было вовсе не активное сообщество
со стороны Смердякова, а, так сказать, пассивное и страдальческое: может быть, запуганный Смердяков согласился лишь не сопротивляться убийству и, предчувствуя, что его же ведь обвинят, что он дал убить барина, не кричал, не сопротивлялся, — заранее выговорил себе у Дмитрия Карамазова позволение пролежать это время как бы в падучей, «а ты там убивай себе как угодно, моя изба с
краю».
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском
крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда
со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их шли мимо Ното по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Со словами Дерсу нельзя было не согласиться. У себя на родине китайцы уничтожили все живое. У них в стране остались только вороны, собаки и крысы. Даже в море, вблизи берегов, они уничтожили всех трепангов, крабов, моллюсков и всю морскую капусту. Богатый зверем и лесами Приамурский
край ожидает та же участь, если своевременно не будут приняты меры к борьбе с хищничеством китайцев.
Новые друзья приняли нас горячо, гораздо лучше, чем два года тому назад. В их главе стоял Грановский — ему принадлежит главное место этого пятилетия. Огарев был почти все время в чужих
краях. Грановский заменял его нам, и лучшими минутами того времени мы обязаны ему. Великая сила любви лежала в этой личности.
Со многими я был согласнее в мнениях, но с ним я был ближе — там где-то, в глубине души.
Через минуту я заметил, что потолок был покрыт прусскими тараканами. Они давно не видали свечи и бежали
со всех сторон к освещенному месту, толкались, суетились, падали на стол и бегали потом опрометью взад и вперед по
краю стола.
Мой отец не соглашался, говорил, что он разлюбил все военное, что он надеется поместить меня
со временем где-нибудь при миссии в теплом
крае, куда и он бы поехал оканчивать жизнь.
Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде, ни на высших вершинах политического мира, ни на последних маковках литературного и артистического. А я много ездил, везде жил и
со всеми жил; революцией меня прибило к тем
краям развития, далее которых ничего нет, и я по совести должен повторить то же самое.
Как тяжело думать, что вот „может быть“ в эту самую минуту в Москве поет великий певец-артист, в Париже обсуждается доклад замечательного ученого, в Германии талантливые вожаки грандиозных политических партий ведут агитацию в пользу идей, мощно затрагивающих существенные интересы общественной жизни всех народов, в Италии, в этом
краю, „где сладостный ветер под небом лазоревым веет, где скромная мирта и лавр горделивый растут“, где-нибудь в Венеции в чудную лунную ночь целая флотилия гондол собралась вокруг красавцев-певцов и музыкантов, исполняющих так гармонирующие с этой обстановкой серенады, или, наконец, где-нибудь на Кавказе „Терек воет, дик и злобен, меж утесистых громад, буре плач его подобен, слезы брызгами летят“, и все это живет и движется без меня, я не могу слиться
со всей этой бесконечной жизнью.
Как только отойдешь несколько шагов от настоящего
края, земля начнет в буквальном смысле волноваться, опускаться и подниматься под ногами человека и даже около пего,
со всеми растущими по ее поверхности травами, цветами, кочками, кустиками и даже деревьями.
Со временем не останется лоскута нераспаханной степи в Оренбургской губернии. Вопреки землемерским планам и межевым книгам, все ее земли удобны, все должны быть населены, и все, написанное мною о степных местах этого чудного
края, сделается преданием, рассказом старины.
Он сел на
край стула, с гримасами, с улыбками,
со смеющимися и выглядывающими глазками, с потиранием рук и с видом наивнейшего ожидания что-нибудь услышать, вроде какого-нибудь капитального сообщения, давно ожидаемого и всеми угаданного.
В нашем
краю ничего нет особенно любопытного. Слава богу, старики кой-как держатся. Евгений вместе
со мной дружески вам жмет руку. Поклонитесь нашим, [В Красноярске, где служил Казимирский, жили тогда декабристы В. Л. Давыдов, М. Ф. Митьков, М. М. Спиридов.] скажите наш привет вашим домашним.
Эта мысль, может быть, вам не понравится; но вы
со мной согласитесь, что, живши там, можно иногда быть и в Каменке, а в том
краю несравненно более средств к воспитанию детей.
— Я ему говорю: «Иди, негодяй, и заяви директору, чтобы этого больше не было, иначе папа на вас на всех донесет начальнику
края». Что же вы думаете? Приходит и поверит: «Я тебе больше не сын, — ищи себе другого сына». Аргумент! Ну, и всыпал же я ему по первое число! Ого-го! Теперь
со мной разговаривать не хочет. Ну, я ему еще покажу!
Скосив глаза направо, Ромашов увидел далеко на самом
краю поля небольшую тесную кучку маленьких всадников, которые в легких клубах желтоватой пыли быстро приближались к строю. Шульгович
со строгим и вдохновенным лицом отъехал от середины полка на расстояние, по крайней мере вчетверо больше, чем требовалось. Щеголяя тяжелой красотой приемов, подняв кверху свою серебряную бороду, оглядывая черную неподвижную массу полка грозным, радостным и отчаянным взглядом, он затянул голосом, покатившимся по всему полю...
Впрочем, поездка в отдаленный
край оказалась в этом случае пользительною. Связи с прежней жизнью разом порвались: редко кто обо мне вспомнил, да я и сам не чувствовал потребности возвращаться к прошедшему. Новая жизнь
со всех сторон обступила меня; сначала это было похоже на полное одиночество (тоже своего рода существование), но впоследствии и люди нашлись… Ведь везде живут люди, как справедливо гласит пословица.
Я сидел с
краю компании, а рядом
со мною помещался неизвестный юноша, до такой степени беловолосый, что я заподозрел: непременно это должен быть «скиталец» из Котельнического уездного училища, который каким-то чудом попал в Германию.
Оба стали смотреть, как она загорится, Петр Иваныч, по-видимому, с удовольствием, Александр с грустью, почти
со слезами. Вот верхний лист зашевелился и поднялся, как будто невидимая рука перевертывала его;
края его загнулись, он почернел, потом скоробился и вдруг вспыхнул; за ним быстро вспыхнул другой, третий, а там вдруг несколько поднялись и загорелись кучей, но следующая под ними страница еще белелась и через две секунды тоже начала чернеть по
краям.
Не помня себя от страху, переметываясь
со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и людей, она мчалась на
край поселка и пряталась в глубине большого сада, в одном ей известном месте.
Слушая, он смотрел через крышу пристани на спокойную гладь тихой реки; у того её берега, чётко отражаясь в сонной воде, стояли хороводы елей и берёз, далее они сходились в плотный синий лес, и, глядя на их отражения в реке, казалось, что все деревья выходят
со дна её и незаметно, медленно подвигаются на
край земли.
— Так оставь меня! Вот видишь ли, Елена, когда я сделался болен, я не тотчас лишился сознания; я знал, что я на
краю гибели; даже в жару, в бреду я понимал, я смутно чувствовал, что это смерть ко мне идет, я прощался с жизнью, с тобой,
со всем, я расставался с надеждой… И вдруг это возрождение, этот свет после тьмы, ты… ты… возле меня, у меня… твой голос, твое дыхание… Это свыше сил моих! Я чувствую, что я люблю тебя страстно, я слышу, что ты сама называешь себя моею, я ни за что не отвечаю… Уйди!
Шайки Емели распугали помещиков Оренбургского
края, и Степан Михайлович
со своим семейством также бежал, сначала в Самару, а потом вниз по матушке по Волге, в Саратов и даже в Астрахань.
Старинному преданию, не подтверждаемому новыми событиями, перестали верить, и Моховые озера мало-помалу, от мочки коноплей у берегов и от пригона стад на водопой, позасорились, с
краев обмелели и даже обсохли от вырубки кругом леса; потом заплыли толстою землянистою пеленой, которая поросла мохом и скрепилась жилообразными корнями болотных трав, покрылась кочками, кустами и даже сосновым лесом, уже довольно крупным; один провал затянуло совсем, а на другом остались два глубокие, огромные окна, к которым и теперь страшно подходить с непривычки, потому что земля,
со всеми болотными травами, кочками, кустами и мелким лесом, опускается и поднимается под ногами, как зыбкая волна.
Добравшись до узкой тропинки, ведшей прямо к хате Мануйлихи, я слез с Таранчика, на котором по
краям потника и в тех местах, где его кожа соприкасалась
со сбруей, белыми комьями выступила густая пена, и повел его в поводу. От сильного дневного жара и от быстрой езды кровь шумела у меня в голове, точно нагнетаемая каким-то огромным, безостановочным насосом.
Года через три его опять перевели в гвардию, но он возвратился из Орской крепости, по замечанию знакомых, несколько поврежденным; вышел в отставку, потом уехал в имение, доставшееся ему после разоренного отца, который, кряхтя и ходя в нагольном тулупе, — для одного, впрочем, скругления, — прикупил две тысячи пятьсот душ окольных крестьян; там новый помещик поссорился
со всеми родными и уехал в чужие
края.
Кругом болота, узкая песчаная полоса берега, и в море выдавалась огромная лагуна, заросшая камышом и кугой, обнесенная валами песку
со стороны моря, как бы
краями чаши, такими высокими валами, что волны не поднимались выше их, а весь берег вправо и влево был низким местом, ниже уровня моря, а дальше в непроходимых лесах, на громадном пространстве на север до реки Риона и далее до города Поти, были огромные озера-болота, место зимовки перелетных птиц.
Заря только что занималась, слегка зарумянивая
край неба; темные навесы, обступившие
со всех сторон Глеба, позволяли ему различить бледный серп месяца, клонившийся к западу, и последние звезды, которые пропадали одна за другою, как бы задуваемые едва заметным ветерком — предшественником рассвета. Торжественно-тихо начиналось утро; все обещало такой же красный, солнечный день, как был накануне.
Мы же по иному замышленью
Эту повесть о године бед
Со времен Владимира княженья
Доведем до Игоревых лет
И прославим Игоря, который,
Напрягая разум, полный сил.
Мужество избрал себе опорой.
Ратным духом сердце поострил
И повел полки родного
края.
Половецким землям угрожая.
В тот же вечер он послал записку к Ирине, а на следующее утро он получил от нее ответ."Днем позже, днем раньше, — писала она, — это было неизбежно. А я повторяю тебе, что вчера сказала: жизнь моя в твоих руках, делай
со мной что хочешь. Я не хочу стеснять твою свободу, но знай, что, если нужно, я все брошу и пойду за тобой на
край земли. Мы ведь увидимся завтра? Твоя Ирина".
Астров. Гроза идет мимо, только
краем захватит. Поеду. И, пожалуйста, больше не приглашайте меня к вашему отцу. Я ему говорю — подагра, а он — ревматизм; я прошу лежать, он сидит. А сегодня так и вовсе не стал говорить
со мною.
—
Край света — это licentia poеtica [Поэтическая вольность (лат.).]: весь свет
со всеми своими
краями помещается в квартире любимого мужчины.
Если истинная любовь к природе рисовала в душе Долинского впечатления более глубокие, если его поэтическая тоска о незабвенной украинской природе была настолько сильнее деланной тоски Юлии, насколько грандиозные и поражающие своим величием картины его
края сильнее тщедушных, неизменных, черноземно-вязких картин, по которым проводила молочные воды в кисельных берегах подшпоренная фантазия его собеседницы, то зато в этих кисельных берегах было так много топких мест, что Долинский не замечал, как ловко тускарские пауки затягивали его
со стороны великодушия, сострадания и их непонятных высоких стремлений.
— А то, что прежде отца в петлю не суйся, жди термину: скомандую «таскай
со всем», так и лезь за говядиной, а то ишь ты! Ну-ка, Сенька, подлей еще! — сказал Пашка, подавая грязному кашевару чашку. Тот плеснул щей и поставил на стол. Хлебнули еще несколько раз, Пашка постучал ложкой в
край чашки. Это было сигналом таскать говядину. Затем была подана белая пшенная каша с постным, из экономии, маслом. Ее, кроме Луговского и Вороны, никто не ел.
Ужасный
край оставим оба,
Беги
со мной…» — «Нет, русский, нет!
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные,
края, где ты
со мной
Делил души младые впечатленья...
Отец брал меня с собою, и мы, в сопровождении толпы всякого народа, обметывали тенетами лежащего на логове зайца почти
со всех сторон; с противоположного
края с криком и воплями бросалась вся толпа, испуганный заяц вскакивал и попадал в расставленные тенета, Я тоже бегал, шумел, кричал и горячился, разумеется, больше всех.
И внезапно,
со знакомым страхом, Артамонов старший почувствовал, что снова идёт по
краю глубокого оврага, куда в следующую минуту может упасть. Он ускорил шаг, протянул руки вперёд, щупая пальцами водянистую пыль ночной тьмы, неотрывно глядя вдаль, на жирное пятно фонаря.
Это не что иное, как натянутый лук
со стрелою, которая, вместо копья, оканчивается довольно широкою лопаточкою; лопаточка ходит в пазах длинной рамки, вделанной прочно в средину лука, и, будучи спущена, плотно и крепко прижимается силою тетивы к
краю рамки.
Приглашая офицеров от имени предводителя на домашний праздник по случаю именин Ульяны Дм. Каневальской, Золотницкий настойчиво приглашал и меня, говоря, что хороший его приятель и сосед Ал. Фед. Бржесский, поэт, жаждет познакомиться
со мною. Такое настойчивое приглашение не могло не быть лестно для заброшенного в дальний
край одинокого бедного юноши. Я дал слово приехать; но в чем? — был почти неразрешимый вопрос в моих обстоятельствах.
К счастью Сувенира, он успел увернуться — ладони его братца пришлись в упор о
край биллиарда — и
со всех шести винтов слетел тяжелый деревенский биллиард…